четверг, 26 июня 2008 г.

луноходы прошлого

Листаю "Человек с Луны", записульки Миклухо-Маклая о Новой Гвинее. Помнится, Леви-Стросс у меня с первого дубля не пошел, уж больно занудный и с кучей ненужных подробностей, воды льет - не переплыть, - а этот как-то цепанул.

Граф Лев Николаич Толстой, кстате, изволил восторгаться даром Миклухо-Маклая находить общий язык (без дробовика!) даже с дикарями. В письме от 1886 года говорится, среди прочего, следующее: "...сколько мне известно, вы первый несомненно опытом доказали, что человек везде человек, т. е. доброе общительное существо, в общение с которым можно и должно входить только добром и истиной, а не пушками и водкой." Попутно в том письме граф эдак небрежно, на ход ноги, сливает в унитаз весь вклад Маклая в собственно антропологию, но с графа много ль спросишь.

Сам же Маклай, после первой сотни страниц, занимает вот чем: он отнюдь не добр и далек от благостности, чтобы там ни казалось экзальтированным духоборцам его эпохи. Он удивительно, нечеловечески циничен и нейтрален в отношении других людей: "Удобный у меня характер — живу и смотрю на все окружающее, точно до меня не касается". Возможно, именно это удобство характера позволяет ему неспешно и тщательно приглядеться к другим, изучить особенности их восприятия и спектр возможных реакций, а после - соответствующе себя повести. Собственно, он неоднократно пишет о том, что в результате выбранной манеры поведения с туземцами последние его боятся, поскольку никак не могут понять ни отдельных вывертов, ни причин, по которым он всегда безоружен.

"...Немного погодя еще явилось несколько человек также с подарками; дал каждому по два гвоздя
средней величины. Надо заметить, что в этом обмене [подарками] нельзя видеть продажу и куплю, а обмен подарков: то, чего у кого много, то он дарит, не ожидая непременно вознаграждения. Я уже несколько раз испытывал туземцев в этом отношении, т. е. не давал им ничего в обмен за принесенные ими кокосы, сахарный тростник и проч. Они не требовали ничего за них и уходили, не взяв своих подарков назад."

При этом, если человек не представляет для Маклая научного интереса, то, собственно, шанса на какой-либо иной интерес у него и нет. Например, с самого начала обоих слуг, оставшихся с Маклаем, колотит жестокая лихорадка, о чем великий ученый сообщает примерно в таких контекстах: "Визиты туземцев и заболевание Ульсона и Боя нарушают немного ход этой с виду однообразной, но в действительности для меня очень интересной жизни." - или же "Бой, все еще страдающий от своей опухоли, охает, или, вернее, мычит, как теленок. Этот концерт мне был так невыносим, что выгнал меня из дома. <...> Ночь была великолепная, и долетавшие стоны больного представляли резкий диссонанс с невыразимою прелестью природы."

Когда же этот Бой наконец-то преставился, Маклай "не стал описывать подробно, как мы вложили покойника в два большие мешка, как зашнуровали их, оставив отверстие для камней, как в темноте несли его вниз к шлюпке, как при спуске к морю благодаря той же темноте Ульсон оступился и упал, покойник на него, а за покойником и я, как мы не могли сейчас же найти нашу ношу, так как она скатилась удачнее нашего, прямо на песок. Отыскав, однако же, его, мы опустили его, наконец, в шлюпку и вложили пуда два камней в мешок. Все это было очень неудобно делать в темноте. Был отлив, как назло."

Впрочем, не этой ли отстраненности, в сочетании со спартанской строгостью по отношению к себе самому, Маклай обязан выживанием среди папуасов и, в целом, успехом своих научных изысканий?

В нем подкупает, окромя заметного умища, редкая уверенность в себе (отнюдь не всегда бесплатно прилагающаяся к мозгам) и мрачноватый юмор вроде: "Несколько дней как я занимаюсь рассматриванием моей коллекции волос папуасов и нахожу много интересных фактов <...> это был Коле из Бонгу и мальчик лет 9, очень коротко выстриженный, совершенно соответствующий моим желаниям <... >Моим папуасам стало даже страшно, что я так внимательно изучаю голову Сороя (имя мальчика), и поспешили объявить мне, что хотят идти. Я с удовольствием подарил им вдвое более, чем обыкновенно даю, и с сожалением отпустил обладателя интересной головы — я бы в 100 раз дал бы ему более, если бы он позволил мне вырезать небольшой кусок кожи головы."
Собственно, я не вполне уверена, что он тут шутковал.

Еще он бывает крайне мил, откалывая что-нибудь из серии: "Скучно то, что вечно нужно быть настороже; впрочем, это не помешает спать." Обожаю, когда слово "скучно" используют в разговоре о смертельной опасности.

Встречаются забавные пассажи на злобу дня: "Большое удобство моего помещения в этом уединенном месте заключается в том, что можно оставлять все около дома и быть уверенным, что ничего не пропадет, за исключением съестного, так как за собаками усмотреть трудно. Туземцы пока еще ничего не трогали. В цивилизованном крае такое удобство немыслимо; там замки и полиция часто оказываются недостаточными."

Ну, и, конечно, без зомбежа не обходится тоже: "...Часа через два я сидел в хижине и только что принялся осчитывать деления анероида, как снова почувствовал, что земля заколебалась, но сильнее первого раза и продолжительнее. Записав случившееся в метеорологический журнал, я лег спать, прося Ульсона разбудить меня, если почувствует ночью что-нибудь подобное. Я боялся проспать землетрясение, как это уже случилось со мною в Мессине в 1869 году, когда я проспал отлично всю ночь и узнал только на другое утро, что большинство жителей не могло сомкнуть глаз всю ночь. "

С языком, к сожалению, есть некоторые сложности, ну да не песатель.

Еще у него почему-то только на 4-ый месяц экспедиции возникла мысль, что туземцы могут считать его (белого, приплывшего на какой-то дурище, с кучей непонятного, но прекрасного скарба и ведущего себя как полнейший невменько) немножко лунным мальчиком: "Приходили туземцы из Бонгу. Они, кажется, серьезно думают, что Бой отправлен мною в Россию и что я дал ему возможность перелететь туда. Я прихожу к мысли, что туземцы считают меня и в некоторой степени Ульсона какими-то сверхъестественными существами."

Словом - занятный. Не какой-нибудь чокнутый профессор, хотя бы и чокнутые бывают очень умилительны, но как раз таки разумный и хладнокровный до легкой жути. Настоящий хирург туземных хижин и мозгов, без дуновенья душевного ветерка препарирующий голубей, папуасов и современников. Марсианин.

5 комментариев:

CWOT комментирует...

ОООООООООООО

красота какая!! а у меня такая книжка разве есть?!

Денис Маслов комментирует...

позитивисты - инженеры человеческих душ - маркетологам видать симпатичны =)))

наткнешься на дневники малиновского(правда их нет на русском пока), не откажи себе в удовольствии почитать: он не думал, что их прочитают, поэтому и писал их как человек, а не как машина.

да, кстати. ружье я-таки завтра вечером выкину, поскольку в субботу должен уехать, а когда вернусь не знаю

no more coke комментирует...

Спасибо, поищу =) Если для себя писал, особенно интересно, конечно.

А это чудовище - Маклай - кажется, как раз полная противоположность мне: у меня-то заметно больше эмоций, чем мозгов =)). Так что к нему у меня интерес и симпатия именно как к совсем уже чужеродному чему-то, я как те папуасы, наверное =).

Ружье - ну и дурак! =) Не надо было оставлять, конечно. Едешь - на Алтай?

CWOT комментирует...

А это чудовище - Маклай - кажется, как раз полная противоположность мне

ничего подобного!
у него там есть одна знакомая черта -- постоянно норовит прилечь поспать :)

"шел два часа, ужасно утомился, прилег прямо на тропе"

no more coke комментирует...

:D да, это нас, безусловно, роднит

ну и вообще он оказался очень хороший, я прям подвлюбился под занавес