Ну-с, и по случаю - еще немного о Маклае.Начнем с такого родного и понятного: "2 июня. Был рад просидеть весь день дома и не видеть и не слышать с утра до вечера людей около себя". Это в период пребывания на островах. По грифом "у меня нет предрассудков - я ненавижу всех" - пассаж по возвращении в большой мир: "Благодаря разным английским газетам, которые меня сперва похоронили, а потом возвестили о моем воскрешении от мертвых, все стараются знакомиться со мною, что доставляет мне иногда изрядную скуку и много знакомых, но аткже открывает все двери, и любезное гостеприимство всюду избавляет от значительных расходов...".
Продолжим очередным указанием на редкое душевное расположенье Малкая к белым людям: "Так как Ульсон стонет на своей койке и собирается умирать, то мне пришлось отправиться вырубить новые стойки". Заметим вскользь, к этому моменту первый дармоед уже отбыл к праотцам, и Ульсон - единственный европеец на островах, окромя собственно Маклая.
Чуть погодя Маклай поясняет природу своей нежности к слуге: "Одиночество [к слову, они с Маклаем живут в одной хижине - Прим.ред.] производит на Ульсона очень странное действие. Я иногда думаю, смотря на него, что его мозг начинает приходить в беспорядок: он по целым часам что-то бормочет, вдруг к чему-то прислушивается, затем снова заговорит. Нечего мне терять времени давать ему совет чем-нибудь заняться, так как он убежден, что мы скоро умрем, будем убиты или каким-нибудь другим образом погибнем. <...> Мне этот ленивый трус был противен, я почти что не говорил с ним и не удостаивал даже приказывать ему; было достаточно с моей стороны, что я переносил его присутствие, кормил и поил его, когда вследствие лени или болезни он не хотел или не мог двинуться с места".
Заметка, достойная "Жизни двенадцати цезарей": "Я решил запретить войну. На сильный аффект следует действовать также аффектом, но еще более сильным, и сперва необходимо разрознить единодушную жажду мести. Следовало поселить между туземцами разногласие и тем способствовать к охлаждению первого пыла".
А вот умильное: "Приобрел здесь <...> череп небольшого крокодила, которого туземцы недавно съели за один присест".
В рубрике "автопортрет" - отрывок из письма матери в 1873 году, в котором Маклай упоминает свою "нервную, эластичную и крепкую натуру", позволяющую "хорошо" переносить все нагрузки и невзгоды.
Вместо иллюстрации к автопортрету:
"Было целое сборище. Я сел.Я сел. Все молчали. Мне показалось ясным, что я помешал их совещанию. Наконец, мой старый приятель Саул, которому я всегда доверял более других, позволял иногда сидеть на моей веранде и с которым частенько вступал в разговоры о разных трансцендентальных сюжетах, подошел ко мне. Положив руку мне на плечо (что было не простая фамильярность, которую я не имею обыкновения допускать в моих сношениях с туземцами, а скорее выражение дружбы и просьбы), он
спросил меня заискивающим голосом и заглядывая мне в глаза: «Маклай, скажи, можешь ты умереть? Быть мертвым, как люди Бонгу, Богати, Били-Били?»
Вопрос удивил меня своей неожиданностью и торжественным, хотя и просительным, тоном. Выражение физиономий окружающих показало мне, что не один только Саул спрашивает, а что все ожидают моего ответа. Мне подумалось, что, вероятно, об этом-то туземцы и разговаривали перед моим приходом, и понял, почему мое появление прекратило их разговор.
На простой вопрос надо было дать простой ответ, но его следовало прежде обдумать. Туземцы знают, убеждены, что Маклай не скажет неправды; их пословица: «Баллал Маклай худи» (Слово Маклая одно — не должна быть изменена и на этот раз. Посему сказать «нет» нельзя, тем более что, пожалуй, завтра или через несколько дней какая-нибудь случайность может показать туземцам, что Маклай сказал неправду. Скажи я «да», я поколеблю сам значительно мою репутацию, которая особенно важна для меня именно теперь, несколько дней после запрещения войны. Эти соображения промелькнули гораздо скорее, нежели я пишу последние строки. Чтобы иметь время обдумать ответ, я встал и прошелся вдоль буамрамры, смотря вверх, как бы ища чего-то (собственно, я искал ответа). Косые лучи солнца освещали все мелочи, висящие под крышей; от черепов рыб и челюстей свиней мой взгляд перешел к коллекции разного оружия, прикрепленного ниже над барлой: там были луки, стрелы и несколько копий разной формы. Мой взгляд остановился на одном из них, толстом и хорошо заостренном.
Я нашел мой ответ. Сняв со стены именно это тяжелое и острое копье, которое, метко брошенное, могло причинить неминуемую смерть, я подошел к Саулу, стоявшему посреди буамрамры и следившему за моими движениями. Я подал ему копье, отошел на несколько шагов и остановился против него. Я снял шляпу, широкие поля которой закрывали мое лицо: я хотел, чтобы туземцы могли по выражению моего лица видеть, что Маклай не шутит и не моргнет, что бы ни случилось. Я сказал тогда: «Посмотри, может ли Маклай умереть».
Недоумевавший Саул хотя и понял смысл моего предложения, но даже не поднял копья и первый заговорил: «Арен! Арен!» (Нет! Нет!). Между тем некоторые из присутствующих бросились ко мне, как бы желая заслонить меня своим телом от копья Саула. Простояв еще несколько времени перед Саулом в ожидании и назвав его даже шутливым тоном бабою, я сел между туземцами, которые говорили все зараз.
Ответ оказался удовлетворительным, так как после этого случая никто не спрашивал меня, могу ли я умереть."
Про женщин: "Кроме письменной работы, я нахожу возможным заниматься антропологическими измерениями. <...> Не нахожу, однако ж, удобным мерить женщин; мужчины здесь ревнивы, а я не желаю с моей стороны подать повод к недоразумениям, к тому же измерения женщин сопряжены со слишком большой возней: уговариваниями, глупыми возражениями т.д."
Комментариев нет:
Отправить комментарий